Ранним утром трое всадников возвращались в Осгилиат из разведки в Южном Итилиене. Они въехали в город в траурном молчании и лица их были мрачны, поскольку для своих военоначальников они несли дурные вести. Всадники доложили о том, что несколько деревень на юго-востоке они обнаружили сожжёнными дотла, а их обитатели убиты или уведены в плен. Найденные на месте деревень среды говорили о том, что совершённое злодеяние – дело рук моргульских орков. Единственную свидетельницу нападения всадники везли с собой. Это была девочка лет десяти, тоненькая, небольшого роста, с длинными распущенными, русого цвета волосами. Разведчики нашли её сидящей у ручья лишь в нескольких сотнях метров от обуглившихся стен одной деревень. Каким-то чудом ей удалось скрыться от орков и избежать тем самым участи своих родных и односельчан. Когда всадники попытались взять её с собой и расспросить о случившемся, она, не говоря ни слова и лишь беспрестанно плача, стала вырываться из их рук и огрызаться на них как загнанный в клетку зверёк. Лишь силой всадникам удалось усадить её в седло одной из своих лошадей. Вскоре, однако, она окончательно выбилась из сил, потеряла сознание и забылась в беспокойном сне.

В память о том месте, где девочку нашли, всадники прозвали её Ламенгиль, что значит «плачущий ручей» на их родном диалекте, отдалённо напоминающем Всеобщее наречие. За проведённый ею в Осгилиате день девочка не вымолвила ни слова и ничего не ела и не пила, а только сидела в углу в хижине одного из нашедших её всадников, и то беспрестанно рыдала, то впадала в полное беспамятство, мучаясь страшными видениями. На следующий день её, всё ещё не приходившую в себя, вместе с группой беженцев, побоявшихся возможности новых нападений орков, отвезли в Минас-Тирит. Там её показали одному из старейших и уважаемых в Городе хранителей знаний, в надежде на то, что ему удастся выведать от неё какие-либо подробности случившегося нападения. По странной случайности, имя этого старца произносилось также – Ламенгиль, хотя и уходило своими корнями в синдарин. Жалкий вид девочки пробудил в сердце старца чувство сострадания и ростки отеческой заботы, подарить которую ему, никогда не имевшему семьи и детей, за всю жизнь до сих пор никому не привелось.

Так Ламенгиль взял опеку над своею тёзкой. Вскоре ему удалось пробудить её сознание к жизни. Она вновь смогла говорить, и страшные видения покинули её. Очнулась её память. Но, несмотря на то, что всё новое, чему Ламенгиль обучал её, она запоминала с лёгкостью, все воспоминания о своей прошлой жизни она хранила в глубинах души, не доступных ни мудрости Ламенгиля, ни даже её собственному сознанию. На отеческую заботу своего воспитателя Ламенгиль ответила сильнейшей, почти фанатической привязанностью. Она стала боготворить своего учителя, и его рассказы об истории Средиземья, учёные разговоры о древних рунах с ним заместили в ней всю потребность в душевном общении ещё с кем-либо. И как ни старался Ламенгиль обратить свою воспитанницу к людям, она продолжала сторониться всех, кроме своего учителя.

С момента того страшного нападения на деревню минуло долгих шесть лет, за которые Ламенгилю открылось множество свидетельств того, что Зло в мире неуклонно растёт. Он стал бояться, что скоро может разразиться война, исход которой изменит мир до неузнаваемости. Это привело его к мысли о том, чтобы предпринять путешествие далеко на север в дом Элронда-Полуэльфа. Там, где он не был уже более двадцати лет, с тех самых пор как решил поселиться в Гондоре, он надеялся найти мудрый совет о том, что происходит в Средиземье, и что грозит ему. Другое обстоятельство, заставлявшее его пуститься в этот долгий путь, была почти болезненная привязанность к нему Ламенгиль. Всякий час их расставания приводил её к мучительным томлениям и беспокойству, она видела смысл своего существования лишь в том, чтобы быть рядом с ним. Но мудрец чувствовал, что уже близок тот момент, когда старческая немощь сразит его тело и разум, и тогда слепая любовь Ламенгиль погубит её. Эта мысль отягчала душу старца, и он надеялся, что отправившись с ним в дальнюю дорогу, его воспитанница увидит мир вне каменных сводов библиотеки и старинных фолиантов, и тогда, открыв для себя новое, набравшись опыта, возможно, она с большей лёгкостью сможет оставить своего старого учителя.

Однако планам Ламенгиля сбыться оказалось не суждено, и напротив, они обратились для него ужасной трагедией, ибо тень простёрлась над миром гораздо дальше, чем ожидал Ламенгиль и страшная война, которой он опасался, оказалась гораздо ближе, чем он предполагал. В ночь на третий день пути Ламенгиля и его юной тёзки по землям Рохана, они наткнулись на небольшой отряд горцев с юга, промышлявших здесь грабежами. С помощью ослепляющего порошка путникам удалось отвлечь противника и скрыться, избежав изнурительной погони, однако в схватке Ламенгиль был ранен отравленной стрелой грабителя. К счастью им на пути вскоре встретилась небольшая деревня коневодов. Местные жители, хоть и с недоверием отнеслись к чужестранцам, но позволили им занять пару тёплых кроватей в одной из хижин. К тому моменту, когда Ламенгиля под руки ввели в деревянную избу, он был совсем в бреду, и сам уже не мог стоять на ногах. Силы стремительно покидали старца, и спутница его, сквозь отчаяние, застящее её рассудок, понимала, что до следующего утра её учитель, скорее всего, не доживёт. За остаток ночи и наступивший день она обежала всю округу в поисках целебных трав, однако всё, что ей удалось найти, могло лишь немного ослабить страдания Ламенгиля, но не отсрочить его кончину. И в комнате, где лежал её учитель, охваченный агонией, только одна отчаянная мысль посещала её затуманенный горем разум. Она видела для себя единственный исход.

Ламенгиля разбудили раздавшиеся где-то неподалёку беспокойные голоса. Они бегло говорили что-то на знакомом ему языке, однако сейчас, спросонья, смысл целых фраз не доходил до него. Очнувшись, он заметил, что от боли, недавно сразившей его, теперь не осталось и следа. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим на кровати в углу деревянной крестьянской хижины. Сквозь распахнутые окна в комнату падали лучи утреннего солнца и доносились крики домашней скотины. Напротив себя он увидел людей, обступивших кровать с лежащим на ней человеком. Когда Ламенгиль попытался приподняться, он не только не почувствовал беспокойства от давешней раны, но, наоборот, в его теле была неожиданная лёгкость и гибкость, как будто, начинавшая в последнее время беспокоить его, тяжёлая дряхлость старости иссякла. Одна из женщин в хижине, заметив его движение, испуганно произнесла:

– Госпожа, вы уже проснулись? Боюсь, что старец, ваш спутник… Он этой ночью… Умер…

Смысл прозвучавших слов не сразу дошёл до Ламенгиля. Ещё находясь в полудрёме, он встал и подошёл к стоявшей напротив кровати. Люди расступились перед ним, и он увидел лежащим на ней, с выражением загробного спокойствия, застывшем на мертвенно-бледном лице,.. самого себя.

– Нет! – только и вырвалось из его груди, но голос, произнёсший это слово, принадлежал не ему. И к своему ужасу он хорошо знал этот голос. Он обхватил руками обманывавшее его своим звучанием горло и узнал прикосновение этих тонких пальцев. Ламенгиль бросил свой взгляд вниз: на грудь, живот, бёдра и ступни… У него не оставалось больше сомнений в том, что этот обман зрения, осязания и слуха – есть не сон, но страшная насмешка злой судьбы над ним, старым глупцом, допустившем слишком много ошибок. Он упал на колени, и подкосившая его боль безумным смехом раздалась в тишине, среди окруживших его испуганно молчавших крестьян.

В поразившей его горячке Ламенгиль слёг на три недели. Затем он покинул деревню коневодов и отправился обратно в Минас-Тирит, не имея никакой определённой цели. Сознание случившегося пока не до конца улеглось в его рассудке. Вскоре он понял, что подаренную ему новую жизнь он не имеет права провести так как жил прежде, за городскими стенами, среди мнимых мира и покоя, грозящих вот-вот потонуть в хаосе войны. В память о жертве, принесённой ему Ламенгиль, он взял себе прозвище – ант Энронвен – «дар Девы», и, покинув свой дом в Белом городе, отправился в северные земли, в которых, по слухам, поселилось зло и множились слуги Чёрного Властелина. Там, в городе Бри, он впервые повстречал предводителя Братства Волка по имени Гауронд, и был принят в его ряды в качестве новобранца.

Здесь начинается уже известная вам история моего служения Братству в борьбе со Злом и в честь Девы, память о которой останется со мной навсегда.